Алина Борисова - Край забытых богов[СИ]
Опасения, что после всего пережитого, работа со столь специфическими предметами будет рождать не самые добрые ассоциации, по счастью, не оправдались. Было ли дело в том, что светлый шатер, наполненный шумом множества голосов, ничем не напоминал мистическую тьму и тишину древнего склепа, или в том, что я в какой–то мере сумела справиться с шоком от пережитого, сказать сложно. Но я увлеченно собирала древние маски, чтоб из фрагментов и осколков, словно из пучин времени и забвения, вновь и вновь рождались лица тех, кто был хозяевами этих земель в далекой довампирской древности. Словно этим можно было что–то вернуть. Словно этим можно было что–то исправить…
А под вечер взглянуть на результаты наших усилий зашел сам светлейший Нарданидэр. Зашел неспешно и явственно прихрамывая, задал пару вопросов по текущим делам и в любопытствующей тишине направился прямо ко мне.
Присел рядом, покрутил в руках одну из восстановленных масок.
— Они были красивыми, пока не разбились, верно? Без всех этих шрамов…
— Они были… очень хрупкими, — слова подбираются с трудом. — Все же, это человеческие посмертные маски, и они уязвимы не меньше, чем их создатели.
— Но это не помешало им прожить тысячелетия… Знаешь, когда обнаружили первые маски, была версия, что они не посмертные — ритуальные. То есть делались еще при жизни человека и одевались во время каких–то обрядовых действ, празднеств… И далеко не сразу обратили внимание, что в них нет отверстий для дыхания. Обратили, вернее, но значения не придали — что мы знаем о людских обрядах, может, был тот, во время которого требовалось не дышать?
— Был. И до сих пор остался. Умерщвление называется.
— Понимаешь, то, что мы дышим одним воздухом, играет с нами злую шутку — мы невольно начинаем думать, что и дышим мы одинаково, — моей фразы он предпочел не услышать. — Не со зла Ларис, не из желания навредить или погубить. Просто внешнее сходство заставляет забывать о внутренних различиях, идет порой импульсивный и необдуманный перенос собственных возможностей на другого. И не всегда успеваешь осознать ошибку. Особенно в запале…
И даже извинения в виде лекции. Если это извинения, конечно.
— Вы, наверное, очень долго были профессором…
— Что? А, да, немало. Знаешь, когда я работал в Стране Людей, у нас сложилась хорошая традиция во время археологических практик. Для успешного сезона должна была быть принесена «кровавая жертва» — пролиться кровь на место раскопа, понятно — в соитии, ибо только совместные усилия приносят плоды… — взгляд его стал чуточку рассеянным, мечтательным. Как и голос. — И на роль этой «жертвы» мы выбирали достойнейшую из достойнейших, коллективно, тайным голосованием. И та, что оказывалась Избранницей, была на седьмом небе от счастья, и все до единого ей завидовали… И так работали всю практику, мечтая завоевать титул Королевы Раскопа и своей кровью закрыть сезон…
— Зачем вы рассказываете мне это? — его «кровавые воспоминания» были последним, что мне хотелось бы слушать.
— Так, вспомнилось просто… Иногда не хватает… той радости… — он чуть улыбнулся, будто извиняясь за то, что позволил себе лишние эмоции. И продолжил уже суше. — Я знаю, ты переживаешь из–за того, что так вышло. Не надо. Не вини себя. В твоей болезни твоей вины нет и быть не может. И то, что ты не можешь отдать свой долг крови так, как это принято у людей — вызывает только сочувствие, осуждать за такое невозможно. Я не сержусь, — он улыбается мне мягко и понимающе. Чуть касается моей руки. Усилием воли подавляю желание отпрянуть. — Ты хорошая девочка и по–прежнему очень мне симпатична. И я по–прежнему рад, что ты с нами. Возможно, нахождение среди стольких вампиров поможет тебе излечиться. Я надеюсь на это.
Уходит. Довольный своим благородством, должно быть. Он не сердится. Я без конкурса выиграла величайший приз и не оценила, но он — не сердится.
Перебираю обломки. Один за другим, пытаюсь состыковать. Но мозаика больше не сходится, фрагменты не совпадают.
— Ты устала, — заключает Исандра. — Давай мы продолжим завтра.
И завтра, и послезавтра, и потом. В шатре, где командовала Исандра, работа для меня была всегда. Вот только… что–то разбилось в том склепе. И это — не маски. Не только маски. Мой интерес, мой восторг от погружения в древность — настоящую, не выдуманную человеческую древность, мое желание узнать, познать, понять… Все это умерло, задохнулось в сумрачном склепе, под двумя масками — вампирской и человеческой, было втоптано в древний пепел, смешано с ним и в нем потеряно… Я старательно клеила древние маски, разбирала фрагменты поясных наборов, пытаясь составить из них отдельные пояса, я кивала, слушая разговоры о том, что еще интересного, и даже уникального, обнаружено в склепе. Но действительно интересно мне больше не было.
Я та, кого бросят на пол ради прихоти или ритуала. И лишь пожалеют за то, что «не могу соответствовать». Я та, что рождена в мире покоренных людей, и живу среди тех, кому мало владеть живыми, им надо докопаться еще и до мертвых. Разграбить их склеп, словно мстя за то, что они успели умереть свободными… Нет, во всем этом был еще какой–то научный смысл. Но он ускользал от меня. С каждым днем — все дальше.
В склеп меня больше не звали, но я, понятно, не очень сильно расстраивалась. А вот Фэрэл, напротив, дни напролет проводил теперь внутри склепа, и даже вечерами предпочитал не заглядывать в наш с Лоу шатер. Попросил ли его об этом Лоу, или он сам предпочитал держаться подальше после того, как я прогнала его, не оценив озвученных им планов, но теперь, похоже, присматривать за мной в отсутствии Лоу было поручено Исандре с Нинарой, потому как одну меня девы старались по возможности не оставлять.
И именно Нинара держала меня за руку, когда возвращаясь в лагерь после купания в реке, мы услышали крайне недовольный голос Лоурэла.
— Родители хотя бы в курсе, где ты шатаешься?
Шатры еще закрывали от нас и самого Лоу, и его собеседника, а уж ответ этого собеседника и вовсе одна Нинара услышала. И тут же сжала мою ладонь, пробормотав озабоченно: «этого еще не хватало».
— А официальное разрешение на работу в нашей экспедиции они тебе разве дали? — голосом Лоу можно было бы реки посреди лета замораживать.
И вновь ответ — только тихий смущенный лепет. Нинара медлит секунду, раздумывая, потом чуть качает головой:
— Да нет, большая уже девочка. Идем, — и решительно двигается в сторону говорящих, не отпуская моей руки.
Идем на шум не только мы, и потому наше появление внимания не привлекает. В окружении уже почти десятка вампиров, рядом с маленькой машинкой изжелта–оранжевого цвета, стоит Лоу, с самым недовольным видом изучая бумаги, протянутые ему хрупкой вампирской девой. Ее слишком длинные для вампирши волосы цвета спелой пшеницы почти закрывали шею. Длинные, до щиколоток, узкие брюки, делали ее фигуру тонкой, словно тростинка, а короткая, не прикрывающая живот, безрукавка, подчеркивающая худенькие руки с острыми локтями, добавляла облику трогательной беззащитности.
